Небольшой город Коулсвиль утопал в непроглядной ночи. Дождь шел стеной, превращая мощеные камнем улицы в реки грязи и блестящих луж. Редкие фонари, работающие на паровом масле, то и дело мерцали, будто пытались окончательно погаснуть. Свет этих фонарей смешивался с неоновым свечением вывесок, протянувшихся вдоль главной улицы. Одни, яркие, рекламировали ночные клубы и бары, другие, тусклые и мерцающие, шептали о дешевом жилье или сомнительных услугах.
Город жил под ритм машинного сердца — нескончаемый вечный звук паровых двигателей, вибраций под ногами от огромных механизмов, проложенных под землей, где всегда трудились роботы и люди. Коулсвиль был городом контрастов: сверху — благополучие и утренний шум фабрик, снизу — теневые сделки, отчаяние, грабежи.
Вдали, на окраинах города, возвышались силуэты старых заводских труб, извергающих густой дым, которым ветер накрывал город, перекрывая редкое солнце. Где-то между этими мирами лежал район, известный как Угольные Кварталы. Именно здесь, в одной из полупустых таверн, у покосившейся двери с облупившейся краской, висела табличка из потемневшей меди, которая гласила:

Но едва ли её кто-то читал. Здесь не спрашивали лишнего, не задавали вопросов и не рассказывали историй. Зато все знали, что здесь можно подзаработать.
Спустившись по узкой скрипучей лестнице, посетители оказывались в просторном зале, где прожектора, пробиваясь сквозь густой табачный дым, смешанный с жаром паровых машин, освещали круглую арену, огороженную металлическими ограждениями. Вдоль стен зала стояли импровизированные скамьи, за которыми теснились толпы. Кто-то из них делал ставки на победу машины, кто-то по-глупее — на людей, которые отваживались, или отчаивались, выходить против роботов. Но все, без исключения, приходили сюда ради одного: ради зрелища.
— Господа, внимание! — голос конферансье прорезал воздух, заставляя толпу замолчать, — Сегодня у нас новый претендент!
Под пышными усами конферансье расплылась улыбка, слишком фальшивая, чтобы ее не заметить.
— Этот человек утверждает, что сможет одолеть двух роботов одновременно! — он сделал паузу, чтобы дать толпе переварить услышанное. — Но это не все. Если он уложится за четыре минуты, то просит вчетверо больший выигрыш!
Шум толпы взорвался, как гром, полный смешанного восторга и скепсиса. Люди кричали, спорили, но никто не верил в то, что смельчак выйдет отсюда хотя бы целым. Конферансье, с заметным удовольствием, слегка наклонил голову, глядя на одинокую фигуру претендента у края арены.
— Но кого же мы выберем в напарники Стилета для такого… рискованного танца? — он оглядел трибуны, давая право выбора самой толпе.
— ГРОМОБОЙ! ГРОМОБОЙ! ГРОМОБОЙ! — голоса зрителей стали единым рёвом, от которого вибрации пробежались по металлическим конструкциям.
В свет арены шагнул высокий, около ста восьмидесяти сантиметров, мужчина сорока двух лет. Его четкие черты лица были подчеркнуты усталостью, которая просматривалась в каждом движении. Наполовину расстегнутая черная мятая рубашка открывала крепкую, но измотанную фигуру. Седина, едва прокравшаяся в его густые каштановые волосы и недельную щетину, блестела под искусственным светом. На правом виске — шрам, чуть заметный, но привлекающий взгляд, как и его серые глаза. Глаза, которые будто видели больше, чем могли вынести.

Он оглядел арену. Медленно, не торопясь и не двигаясь, оценивая всё до мельчайших деталей. В это время на ринг выкатывали двух роботов.
Первым был Стилет. Утонченный, но смертоносный. Полутораметровый, легкий, покрытый бронзовыми вставками, которые словно подчеркивали его гибкость. Его движения, хотя и человеческие, по сути, были слишком резкими, чтобы быть естественными. Лезвия на пальцах отражали свет, предвещая острый финал.
Рядом с ним тяжело шагал Громобой — олицетворение грубой силы. Двухметровый колосс, его массивная, изъеденная ржавчиной стальная броня выглядела как костюм для убийцы. Каждое движение звучало как удар молота по наковальне. Гидравлические кулаки, похожие на кувалды, не оставляли сомнений: хитрость Громобою не потребуется, только напор.

Мужчина стоял молча, словно погруженный в собственные мысли. Потом медленно вздохнул, глядя на своих противников. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине глаз мелькнула тень решимости. К нему подошел конферансье, и тихо спросил:
— Итак, как тебя объявить?
— Чарльз Грейвз, — спокойно ответил мужчина слегка хриплым, но ровным голосом.
— Дамы и господа! — снова закричал он толпе, — Ставки сделаны! Чарльз Грейвз, Стилет и Громобой, четыре минуты! Начинаем бой! — конферансье вышел с арены, а толпа снова взревела, предвкушая предстоящее зрелище.
Чарльз продолжал стоять на каменном полу арены, не сводя взгляд с противников. Стилет уже перемещался вокруг него быстрыми, отрывистыми движениями, будто хищник, изучающий добычу. Его тонкие лезвия сверкали в свете прожекторов, пока он искал подходящий момент для атаки. Громобой же стоял вдалеке, словно гора из металла, из его гидравлических механизмов слышалось низкое гудение.
Чарльз, сохраняя спокойствие, слегка сдвинулся в сторону, ожидая, пока первый робот нанесет удар. Стилет не заставил себя ждать — он рванул вперед, оставляя за собой тонкий след на пыльном полу. Робот ударил своими лезвиями, нацеливаясь на грудь Чарльза. Чарльз вовремя шагнул в сторону, затем еще раз и еще, уклоняясь от быстрых серийных атак. Он наблюдал за движениями робота: его шарниры немного скрипели при поворотах, а удары всегда сопровождались небольшим рывком назад. Когда Стилет в очередной раз прыгнул вперед, Чарльз резко шагнул влево и подставил плечо, направляя инерцию робота против него. Легкий корпус Стилета качнулся, он потерял равновесие и с глухим звоном рухнул на пол. Воспользовавшись моментом, Чарльз нанес ногой точный удар по суставу в колене робота. Механизм заскрипел, и движения Стилета заметно замедлились. Чарльз схватил робота за тонкое металлическое предплечье, повернул корпус и, напрягая все мышцы, с силой бросил Стилета прямо под ноги Громобою.
Толпа разразилась криками. Громобой, не останавливаясь, с оглушительным грохотом наступил на младшего робота. Куски металла и бронзы разлетелись в стороны, а искры осветили арену.
Громобой поднял свои массивные кулаки и двинулся вперед. Его шаги сопровождались гулким звуком, будто земля под ним дрожала. Каждый удар его рук был словно удар молота, оставляющий вмятины в полу арены. Чарльз держался на расстоянии, убегая от ударов. Один промах — и это могло быть концом. Он начал замечать, как корпус робота слегка покачивался после каждого мощного движения, а пар из вентиляционных отверстий на спине становился всё гуще.
«Он перегревается…» — промелькнула мысль у Чарльза.
Теперь его цель была ясна: измотать робота, заставить его двигаться еще больше. Чарльз начал провоцировать Громобоя, каждый раз подбегая чуть ближе, чтобы потом резко уклониться от удара. С каждым промахом механизмы гиганта скрипели всё громче.
Когда пар из вентиляции стал практически непрерывным, Чарльз понял, что момент настал. Громобой замедлился, а его броня местами покрылась раскаленными пятнами. Чарльз рванул вперед, прыгая на спину робота. Его руки нащупали защитную пластину над вентиляционным отверстием. Чарльз, напрягая мышцы, вырвал ее с грохотом, открывая перегревшийся двигатель. Горячий воздух с ревом ударил ему в лицо, но он не остановился, давя ногами открытые механизмы.
Громобой застыл. Его гидравлические механизмы заклинило, и он рухнул на колени. Толпа замерла на мгновение, прежде чем взорваться овациями.
Чарльз, тяжело дыша, медленно спрыгнул с робота на арену. Его лицо покрывал слой пота и металлической пыли, но в серых глазах читалось одно — победа. Конферансье выбежал на арену, поднял руку Чарльза и закричал толпе:
— Чарльз Грейвз — вот имя нашего победителя сегодня! Он смог победить самого Громобоя! За это, лично от меня, ему заплатят сверху тысячу ауринов! Похлопаем бойцу!
Чарльз молча покинул арену, направляясь к выходу из зала. Он шел по темному, слабоосвещенному коридору, на ходу прикуривая сигарету бензиновой зажигалкой, на несколько секунд освещая облезлый кирпич стен. Чарльз уже собирался войти в комнату, где выдавали выигрыш, как за спиной раздался низкий, но мягкий и дружелюбный голос:
— Мистер Грейвз…
Чарльз слегка сжал пальцами сигарету, напряженно выпуская дым, а затем обернулся. Перед ним стоял высокий мужчина. Его массивная фигура и грубоватые черты лица подчеркивались тусклым светом электрических ламп, отбрасывающих длинную тень. Широкие скулы, квадратная челюсть и глубокий шрам, проходящий через левый глаз, придавали его облику суровости. Темно-русые волосы были коротко подстрижены, а зелёные глаза внимательно изучали Чарльза, в их насмешливом взгляде мелькало что-то едва уловимое.
Металлический протез заменял правую руку, массивный и явно усовершенствованный, с изящной механикой и проступающими гравировками. На левой руке он носил кожаную перчатку, а длинный плащ скрывал детали одежды, добавляя загадочности.
Чарльз задержал дыхание, пристально всматриваясь в мужчину. Ему понадобилось всего мгновение, чтобы узнать этот образ — Виктор Гримхолт, его давний друг.

— Виктор? — Чарльз нахмурился, затем чуть улыбнулся. — Какими судьбами? Ты… правда здесь?
— А где мне еще быть? Узнал, что ты здесь, вот и приехал.
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Но что-то мне подсказывает, что ты не просто поздороваться приехал сюда из Грандхейвена.
— Да, есть дело. Но здесь не подходящее место. У тебя тут личные дела? — Виктор указал на потрепанную зеленую дверь, в которую Чарльз направлялся до встречи.
— У меня тут деньги. Пошли, это быстро.
Они вошли в комнату, освещаемую светом арены, которую видно через большое витражное окно сбоку. Виктор остался у двери, облокотившись на дверной косяк, а Чарльз подошел к столу, где расположился кассир, мужчина с узким лицом и в поношенной жилетке, которая, когда-то, возможно, выглядела модно. Тот, заметив участника, бросил на него короткий взгляд, и поспешно убрал какую-то квитанцию в ящик деревянного стола.
— Девять тысяч ауринов, крупными купюрами, — спокойно сказал Чарльз, положив руку на край стола.
Кассир криво улыбнулся и с неохотой отпер небольшой сейф под столом. Шурша бумажными деньгами, он извлек несколько пачек и положил их перед Чарльзом.
— Вот ваши две тысячи. Честно заработанные, — с издевкой проговорил он.
Лицо Чарльза осталось непроницаемым, но легкая дрожь в правой кисти выдавала напряжение.
— Две тысячи? — он посмотрел на кассира холодным взглядом. — Ты меня с кем-то путаешь. Это, — он положил указательный палец на пачку купюр, — не мои девять тысяч.
Мужчина хмыкнул и наклонился ближе, будто собираясь шептать секрет.
— Ты же знаешь, как тут работают правила. Победа за робота в пределах четырех-восьми минут — полторы тысячи. У тебя два робота — это три тысячи. Потом мистер Зент щедро добавил тысячу. Но ты раздавил Стилета — это минус две тысячи. Так что… две тысячи, и ты в выигрыше.
Чарльз молчал несколько секунд, не сводя взгляда с кассира. Затем он медленно поднял руку и указал на криво висящую табличку с правилами за спиной мужчины.
— Там написано, что за победу менее, чем за четыре минуты, платят две тысячи. Два робота — сумма двойная. Я уложился за три минуты с четвертью, это видели все — сумма дважды двойная. Стилета сломал Громобой, а не я. Так что давай пересчитаем.
Кассир пожал плечами, изображая безразличие, но в его глазах мелькнула тень беспокойства.
— Три с четвертью — это округление дружище. На деле четыре с половиной минуты. Плюс уничтоженный робот… ну, ты понял. Две тысячи — и радуйся, что хоть столько.
Чарльз выпрямился, бросил быстрый взгляд в окно на арену, где уже почти никого не осталось. Виктор все еще стоял в тени неподалеку, наблюдая за происходящим.
— Ты пытаешься меня обмануть, — сухо заметил Чарльз.
Кассир открыл рот, чтобы возразить, но не успел. Рука Чарльза схватила его за воротник, рывком подняла из-за стола и швырнула на грубо сколоченный пол. Чарльз наклонился, прижимая его локтем к полу.
— Я заработал свои девять тысяч честно, — сказал он негромко, но с такой угрозой в голосе, что у кассира перехватило дыхание. — Посчитай еще раз.
Не дожидаясь ответа, Чарльз подошел к сейфу, открыл его и извлек недостающие деньги. Затем, аккуратно пересчитав всю сумму, он спрятал купюры в карман и, ни слова больше не говоря, снял с вешалки своё темное пальто из плотной шерсти с высоким воротом. Он направился к выходу.
— Закончил? — спросил Виктор.
— Закончил, — коротко ответил Чарльз, и они вместе направились на скрипучую лестницу, ведущую обратно через таверну на улицу.
Снаружи их встретил тот же ливень, но для Чарльза этот прохладный дождь был почти успокаивающим — после тяжелого боя в жарком помещении. Он поднял голову к тучам, ловя капли дождя на лице, и тяжело громко выдохнул.
— Надо поймать такси, — сказал Чарльз, поворачивая голову к Виктору.
— Такси ждёт.
Виктор указал рукой в сторону, где стояло такси. Машина выглядела немного потрепанной, как и всё в этом городе. Гладкие металлические бока покрыты бронзовым напылением, чтобы защитить от ударов и царапин, а большие диски со спицами с резиновой шиной позволяли мягко ездить улицам. Под длинным капотом скрывался паровой двигатель, изредка выплевывающий струи жаркого пара. На крыше светился мягким красным светом фонарь — знак того, что такси занято. Внутри угадывалась простая, но практичная обивка сидений и старинный счетчик с вращающимся цифрами. Машина выглядела как символ утилитарности. Мужчины сели на задние пассажирские места.
Такси тронулось с места, выезжая с улицы. Внутри салона царила тишина, лишь мерное постукивание колес по булыжникам улиц разрывали ночной покой. Чарльз откинулся на сиденье, прикрыв глаза. Он медленно провел рукой по виску, слегка массируя напряженные мышцы.
— Ты удивил меня, Чарльз, — начал Виктор, нарушив тишину. Его голос звучал спокойно, но в нем угадывалась едва заметная нотка насмешки.
— Чем именно? — Чарльз повернулся, слегка нахмурившись.
— Подпольные бои? Это как-то не вяжется с образом одного из лучших детективов из Гирсхолма.
Чарльз тяжело вздохнул, переводя взгляд на свои руки со сбитой кожей на костяшках, которые отдавались тупой болью.
— В этом городе нет работы, Виктор. Коулсвиль — это не Грандхейвен. Здесь хватает преступников, но не тех, кто готов платить за их поимку. Бои — грязное ремесло, но иногда это единственный способ выжить.
Виктор внимательно посмотрел на него, в его взгляде мелькнула искра сочувствия, но он быстро отвел глаза, чтобы не выдать себя.
— И как часто ты выходишь на арену? — спросил он.
— Чаще, чем хотелось бы, — ответил Чарльз с горькой улыбкой. — Обычно стараюсь держаться от таких мест подальше. Но сегодня…
Такси резко затормозило у перекрестка, и оба пассажира невольно качнулись вперед. Виктор взглянул на водителя, который молча поднял руку в извинении, затем снова повернулся к Чарльзу.
— Ты давно в городе? — первым спросил Чарльз.
— Приехал пару дней назад. Понадобилось время, чтобы изучить город и понять, где тебя искать.
— И каковы твои первые впечатления? Ты ведь, вроде, раньше не бывал тут.
— Сложный вопрос, — Виктор на мгновение задумался. — Здесь все выглядит так, словно город собран из обломков чего-то большого. Люди прячутся за масками, здания за фасадами, а улицы… они будто покрыты слоем грязи, которую уже не отмыть.
Чарльз тихо рассмеялся.
— Коулсвиль всегда был таким.
Когда такси остановилось у дома, Чарльз вышел из машины и направился к двери подъезда, Виктор вышел чуть позже, сначала оплатив тариф водителю.
Лестница общего коридора скрипела под их ногами, обшарпанные стены выглядели еще мрачнее в тусклом свете фонарей. Наконец, они остановились перед дверью квартиры Чарльза.
— Добро пожаловать, — произнес Чарльз, открывая дверь.
Квартира представляла собой убогое зрелище. Однокомнатное жилье с облупившимися обоями, потертой мебелью и единственным источником света — тусклой керосиновой лампой. На столе стояла початая бутылка виски, рядом лежала пара стаканов.

Чарльз снял пальто и жестом предложил Виктору сесть.
— Ну, выкладывай, что хотел? Ищешь кого-то на грязную работу?
Виктор ответил не сразу. Он будто с сожалением осмотрел комнату, словно пытаясь оценить, как далеко пал человек, которого когда-то считали легендой, а он находил в нем лучшего друга.
— Ты изменился, — наконец произнес он.
— Спасибо, что заметил, — сухо бросил Чарльз, наливая виски в оба стакана. — Если это всё, что ты хотел сказать, то ты зря потратил столько времени.
Виктор взял стакан, но не притронулся к алкоголю.
— Ты не в том месте, Чарльз. Это не твой мир.
— Этот мир — единственный, где мне теперь нашлось место, — ответил Чарльз, сделав глоток. — Послушай, друг. Я правда рад тебя видеть, но что тебе нужно?
Виктор помедлил, затем достал из внутреннего кармана письмо с печатью из красного воска.
— Ты нужен в столице. Это важно.
Чарльз мельком взглянул на письмо, но даже не взял его.
— Нет.
— Ты даже не знаешь, о чем речь.
— И знать не хочу.
— Чарльз, — голос Виктора стал тверже. — это письмо от непростого и важного человека.
Чарльз вздохнул, поставил стакан на стол, потянулся за сигаретой и закурил.
— Мне все равно. Я оставил все это позади.
— Ты оставил позади себя, — отрезал Виктор. — Но ты не можешь бежать вечно.
Чарльз молчал, только медленно выпускал дым, глядя на Виктора сквозь полумрак.
— Ты знаешь, почему я не вернусь, — наконец произнес он. — Не заставляй меня.
Виктор чуть наклонился вперед.
— Чарльз, я понимаю, почему ты уехал, заказчик не стал бы беспокоить тебя без весомой причины. Но сейчас дело касается не только тебя. Это что-то большое. Мне сказали, что ты единственный, кто может справиться.
— Пусть найдут кого-то другого, — Чарльз затушил сигарету и снова наполнил стакан. — Меня это не касается.
— Ты можешь прятаться сколько угодно, — чуть повышая голос, сказал Виктор, — но рано или поздно тебе придется вернуться к тому, кем ты был.
— А если я не хочу? — резко и громко перебил его Чарльз.
— Тогда ты никогда не сможешь загладить то, что произошло, — Виктор выпрямился, глядя на Чарльза сверху. — Я уезжаю утром. Паровоз в девять, платформа восемь. Если передумаешь, найдешь меня на вокзале.
Он направился к выходу, но остановился в дверях.
— Подумай об этом, Чарльз, — выдохнув, произнес он. — Это твой шанс все наладить.
Виктор вышел из квартиры, хлопнув дверью. Пыль и штукатурка посыпались с потолка. Глухой стук двери отозвался в комнате, как отзвук в черепе после долгого дня. Чарльз остался в комнате один. Только дождь за окном и слабый свет лампы. Тишина и запах табака. Он долго сидел, глядя на бутылку виски, но так и не сделал больше ни глотка. Вместо этого он затянул новую сигарету, взял конверт. Провел пальцами по краям конверта. Гладкая бумага казалась чужой. Непрошенной. Он аккуратно разорвал край конверта и достал письмо.

Он посмотрел на стол — сигарета догорела до фильтра, оставив ожог на стенке пепельницы. Чарльз вздохнул и потер пальцами висок, словно хотел вытрясти из головы тяжесть воспоминаний. Правая рука снова слегка затряслась.
«Зачем ты пришел, Виктор? Притащил меня в прошлое, которое я пытался забыть. Знаешь, что самое мерзкое в этой жизни? Не смерть. Нет. Самое отвратительное — это память. Она, как этот дым, обволакивает все, проникает в трещины. Ты пытаешь проветрить, но запах все равно остается. Вездесущий и вечный.»
Он поднял глаза к окну, за которым мерцал город. Струи дождя стекали по стеклу, смазывая свет фонарей и вывесок.
«Но знаешь, Виктор… не вся память такая. Есть моменты, которые греют. Элайза. Ее смех, когда она поправляла выбившийся локон, ее стремление помочь мне во всем, о чем я ее не просил. Эвелин, как она упрямо пыталась доказать, что знает ответы на все, и ее теплый взгляд. И ты, Виктор. Твое невыносимое желание ввязаться во все, что кажется невозможным. Наша с тобой дружба всегда давала мне уверенность, что мы справимся со всем.»
Чарльз смотрел в окно. За стеклом усилившийся дождь стирал контуры города, превращая его в размытую акварель.
«Грандхейвен. Все тот же город. Полон рвения жить и страха посмотреть в лицо реальности. Я знаю, что скрывается под его глянцем. Как пружины в часах — ржавые, но все еще крутятся. И теперь ты хочешь, чтобы я снова сунул туда руки? Что я должен найти, Виктор? Спасение или очередной повод сожалеть и пить? Я был лучшим. Был. Мой провал оставил во мне шрам глубже, чем все наши передряги.»
Он зажег новую сигарету. Пламя осветило темное кресло напротив, на которое так и не присел старый друг. Пустое, как и все в этой квартире. Чарльз тяжело опустился на свой стул и положил письмо на стол.
«Ты оставил мне выбор. Или сделал вид, что оставил. Но давай будем честны, Виктор, этого выбора нет. Не было с того момента, когда ты встретил меня сегодня. Ты знаешь меня слишком хорошо. И я знаю. Мы знаем, что я прочел письмо. Мы знаем, что я поеду. Потому что я — дурак. Потому что я не могу остаться в стороне. Потому что не могу иначе. Элайза бы это тоже поняла.»
Он тяжело выдохнул дым и потушил сигарету.
«Знаешь, друг, иногда мне кажется, что мы все ходим по кругу. Как механизмы в музыкальной шкатулке. Одни и те же мелодии, одни и те же шаги. И мне интересно: этот круг уже замкнулся или это я хожу по нему без конца?»
Чарльз осушил остатки виски из стакана. Устало опустил голову и замер, будто прислушиваясь к стуку капель ливня по окну. В какой-то момент он перестал понимать, что давит тяжелее — боль в мышцах после боя или нахлынувшие воспоминания и боль других. Он щелкнул выключателем лампы, остался в поглощающей темноте.